Про меня

ДЕТСТВО

Отца я не знал до 14 лет. Нет, знать-то конечно знал, но не видел. Он присылал очень редко - раза два-три открытки на Новый год. Мама очень радовалась, расцветала и всё говорила мне какой он хороший. Я гордился и разговаривал с его фотографией, где он снят был до моего рождения. Гордиться было чем. В форме, с майорскими погонами, с романтичным ореолом из рассказов матери, о службе на Кубе во время Карибского кризиса, в Чехословакии, где он тоже чего-то там героически защищал, отец был для меня и героем, и иконой, и собеседником, хоть и молчаливым. И вдруг, однажды, я узнал, что он просто бросил нас, когда мне было 4 месяца. Женился на другой... Прошло много лет, а обида "за что?!" до сих пор висит тяжестью. А тогда, я просто порвал все письма, открытки, фотки, и перестал верить в сказки. Нет, конечно я не стал замкнутым и нелюдимым, всё-таки детский возраст не дает долго переживать. Я также гонял в футбол, бродил по тайге, охотясь на разную дичь, хулиганил, участвовал во всех мальчишеских проделках, но что-то счастливое ушло. Я понял, что чем-то хуже других, раз меня бросили, и стал всем доказывать, что меня можно любить. Я стал хвастливым, много привирал, раздавал все свои богатства направо и налево, но стало только хуже. Те с которыми я хотел дружить меня и в грош не ставили, а липла такая же шушера, как я. Тогда я стал злиться, драться по любому поводу. Взрослых стал презирать и ненавидеть за их вранье и нравоучения, которых они сами не придерживались. Единственным авторитетом для меня была только моя мама.

 

МАМА

Нет, даже не авторитетом, а человеком, которого я очень любил и очень не хотел её огорчать. Я тогда даже стихи написал, как клятву:

 

Счастье теряют рано

Жены мужей подлецов.

Детство теряют рано

Дети ушедших отцов.

Не заживают раны

Душевные тех и других...

Сколько горестей мама,

Согнуло плечи твои.

Ты мужскую работу

Выполняла сама:

То дрова заготовить

Торопила зима,

То забор покосился,

То зарос огород,

Хулиганит сынишка,

С ним забот полон рот.

И меня безотцовщиной,

Называли в сердцах.

Рано знал меру полную

Жизни всей без отца.

Но когда буду сильным

И когда подрасту

Никакую обиду

Не пущу за версту.

Языки чтобы злые

Не скрипели в углах.

Ведь я сын Ваш

И должен

Вас носить на руках. 

 

Надо сказать, что сыном-то я был всё-таки неважным (как могу я судить с высоты сегодняшних дней), но главная мысль этого стиха в отношении мамы жила во мне всегда. Она руководила мной, когда я хотел стать кем-то значимым, нужным людям, чтобы мама гордилась мной, чтобы не нуждалась ни в чём, чтобы смеялась чаще, чтобы отцу отомстить за её лишения. Ведь когда я буду знаменит и он узнает (а он обязательно должен узнать), он пожалеет о том, что бросил нас. Эх уж этот переходный возраст. Как ярко переживаются все счастливые моменты и как горько и остро обиды и неудачи. Даже маленькое тогда было огромным, оглушительным и страшно важным. 

Ну, об этом потом, а сейчас о маме. 

Родилась она в Костромской области, в д. Гуляевка. 

Дед мой, отслужив срочную в царской армии, вернулся, построил домишко, женился и нарожал трёх сыновей и двух дочерей. Основным занятием для жителей Гуляевки было бондарство. Здешние мастера делали большие и маленькие бочки, ушаты, деревянные ванны, колеса для телег и дед мой не стал исключением. В мастерской пристроенной к дому трудились все кроме бабушки. Мама, хоть и была самой младшей, но с восьми лет работала почти наравне со старшими братьями. Дед был суров, даже жесток и никаких поблажек никому не давал, а попреки и затрещины раздавал не скупясь. А если учесть, что росту он был за 180 и широк в кости, то шлепок был весьма увесистым.

Лес для бочек заготавливали и вывозили из лесу сами, на лошади, бревна пилили на доски вручную, затем их строгали, сушили, мочили, гнули, сплачивали обручами. Всю эту тяжелую работу делали дед и дети.

Потом в деревне случился страшный пожар и вся правая часть деревни сгорела. Семьи потянулись в соседнюю Ивановскую область. Наши обосновались в д. Пестяки. Дед снова отстроился и продолжил бондарить. Даже я застал эту мастерскую, когда мне было пять лет и мама приезжала навестить деда после смерти бабушки.

Я до сих пор помню горы сухих, курчавых стружек с удивительным запахом чистого дерева, блестящие, очень остро отточенные инструменты с двумя ручками, стамески, киянки, огромное точило в корыте с водой, которое я почему-то очень любил крутить и большие бочки которые пропаривали с можжевельником и они так вкусно пахли.

Старший брат стал футболистом-вратарем. В одной из игр он умер от удара в живот мячом. А через год началась война и двое других братьев Женя и Андрей с первых дней были призваны. По дороге на фронт эшелон весь разбомбили. Но прислали не похоронку, а повестку о том, что братья пропали без вести и поэтому никаких пособий семье по потере кормильцев не полагалось. Бабушка сильно болела, да и дед сдал после этого. Все военные годы семья очень нуждалась, но было решено, что мама должна окончить полную школу - 10 классов. Старшая сестра - моя любимая тетя Вера, чтобы как-то прокормиться, в 16 лет устроилась в охрану - охраняла пленных немцев и работала в швейной мастерской, где шили шинели. Мама поступила в Сызранское медицинское училище на фармацевта. Там они с отцом и познакомились, на каких-то лыжных соревнованиях. Он тогда был уже кадровым военным, недавно окончившим военное училище.